Когда речь заходит о врачебных ошибках и чудовищном уровне отечественного здравоохранения, звучат слова, что все это выдумки журналистов, рыскающих в поисках "жареного".

Корпоративная этика не позволяет выносить сор из избы. Однако и у нее есть предел прочности. Доказательство тому - книжка анестезиолога-реаниматолога Юрия Жидкова "Хроники инфекционной больницы" о провинциальной российской медицине 90-х годов. Вот некоторые отрывки - для того, чтобы вспомнить, как это было совсем недавно, и сравнить с тем, как стало, что изменилось.

Разруха

За все годы работы я ни одной зимы не помню, чтобы в нашем отделении реанимации было тепло. Больные под тремя одеялами дрожью холод гонят, дежурная бригада в валенках и телогрейках вокруг единственного электрокамина приплясывает, руки над теплыми воздушными струями греет, прежде чем в боксы к больным идти.

Стены грибком поросли, штукатурка вспучилась. Провода оголенные по всем помещениям висят, на них розетки болтаются. Дыхательный и наркозный аппараты - первых послевоенных лет.

В туалете - свеча. Грязно-восковая, скривившаяся, в несвежей полулитровой банке. Но это хорошо. Значит, можно справить нужду без помарок и не подмочить тапочки в обязательной приунитазной луже. Лампочек нет. Ладно бы только в туалете, так ведь во всем отделении нет. Лампочки мы теперь родственникам поступающих больных заказываем, вносим в список обязательных при госпитализации предметов обихода наряду с мылом, клеем и бумагой.

На случай чрезвычайной ситуации нам "по штатному расписанию" электрический фонарик положен. Батареек к нему, правда, не предписано, как и лампочек, а "родные" еще при Брежневе состарились. Поэтому при внезапном отключении электроэнергии свеча - незаменимая подмога.

В больнице нет ни одного корпуса, где бы крыша не текла, ни одной палаты, где бы краны работали. В третьем отделении мать, лежащая по уходу за ребенком, проснулась ночью от того, что у нее на груди крыса сидит. Чуть со страху не умерла.

- Мне тебя легче закрыть, чем отремонтировать, - говорит начальник департамента главврачу.

Однако ремонт одного нашего корпуса все же затеяли. И вот уже три года мы "снимаем угол" у соседей в третьем отделении. Реанимация теперь - часть общего коридора, отгороженная занавеской. Нет ни ординаторской, ни комнаты медсестер. Раздевалка одна на всех: врачей, сестер, санитарок, мужчин и женщин. Она же и буфет, и комната отдыха.

По санитарным правилам

Дезинфекция у нас только на бумаге. А реально даже горячей воды нет. Сливной бачок в туалете восемь лет не работает, вместо него - ершик. Какая тут дезинфекция! Руки холодненькой водицей сполоснул, о мокрое полотенце промокнул - и к больным. А откуда сухому полотенцу взяться? Пятнадцать человек персонала, а отопления нет. Под утро с этого единственного на всех полотенца чуть не капает.

Мы и домой заразу носим. По сан эпиднадзорному приказу перед уходом с работы всем положен душ, а его нет.

О визите проверяющего эпидемиолога нас извещают заранее. Тогда сотрудники одеваются как положено, проводится инструктаж: как на какие вопросы отвечать. Все будто в рот воды набирают, и... язвы больничные успешно скрываются. Например, дезсредства для обработки рук только перед приездом комиссии наливают. Положено нам горячее питание два-три раза в сутки, но его никогда не было. И никто об этом не спрашивает. Ревизоры все понимают и тоже делают вид.

А питание для инфекциониста очень важно. На холере раньше запрещалось работать на голодный желудок, потому что у сытого вероятность энтерального заражения много ниже - не выдерживает холерный вибрион, как и другие микробы, повышенной концентрации желудочного сока. Так мы еду готовим в стерилизационной! Плита газовая, а рядом пробирки с кровью... Но это реанимация - белая кость, в остальных отделениях остатки за больными доедают.

Как живете, доктор?

Со студенческой скамьи люди к нам приходят здоровые, а через год-два уже с австралийским антигеном гуляют. Это такой маркер вирусного гепатита, подтверждающий факт заражения. Где взяли? Да на работе! Половина сотрудников гепатитом переболевает без всякого возмещения. Кто выздоравливает, а у кого и хронь печеночная развивается. Но показатели отличные, никакого внутрибольничного инфицирования. Потому что анализы за всех самый здоровый сдает - на двадцать пробирок, как донор.

Повышение квалификации у нас такое: последние десять лет никуда не выезжаем, не от кого новое брать. Как дурачки, в собственном соку варимся, потому что нет у чиновников денег на наше обучение.

Об оборудовании и говорить не приходится. Один-единственный аппарат для искусственной вентиляции легких почти всегда занят. Попади к нам в этот момент другой больной, нуждающийся в ИВЛ, опять истории болезни переписывать придется, врать, что он получал адекватную медпомощь, а помер от тяжести заболевания.

У нас наркозного аппарата нет! Реанимация без наркозного аппарата?! Докладные уже восемь лет пишем, и все без толку.

В год по четыре - шесть человек хороним только потому, что уже пять лет анализатор газов крови и электролитов не работает. А в нем всего-навсего реактивы закончились. И стоят-то они недорого. За это время столько денег на всякое малопригодное извели, а самого необходимого нет.

Испытание властью

Главврачи в нашей больнице не задерживаются: год-полтора - и на выход. Одних снимают за пьянство, других - за нерадивость.

Трезвенники, попадая к нам, оттого и запивали "горькую", что честь и совесть свою не успели потерять. Отсутствие денег, текущие крыши, холодные батареи, проржавевшие трубы, нехватка кадров, готовых работать за нищенские оклады... Побившись без толку в двери госдепартамента и мэрии, убедившись в полной бесперспективности дальнейших усилий, они безвозвратно "садились на спирт".

Другая половина руководителей самозабвенно наслаждалась властью. Эти воровали безбожно. Вспомогательный больничный персонал освобождался от своих прямых обязанностей и в поте лица трудился на благо высокопоставленной семьи. Столяры сколачивали двери и рамы, водители отвозили их на дачу начальника, слесари тянули там водопровод и меняли трубы. Секретарши по очереди присматривали за его детьми. Работники пищеблока выкраивали лучшие куски на отдельное меню для него и его родственников, и больничной же машиной горячая пища доставлялась на квартиру домочадцам, а властвующей особе - в кабинет.

Зубной протез

Прихожу на работу, Матвей Александрович спрашивает:

- Вы зубные протезы снимать умеете? Женщина поступила. Погибает. Интубировать пора. Рот ей открыли, а там протезы. Попытались снять - не получается.

- Так вызовите стоматолога, пусть он снимет.

Подхожу к больной. Боже мой! Передний мост у нее на одном крайнем зубе держится, да и тот расшатан. Второй зуб выдран с корнем, торчит из протеза гнутого. Десны в крови. Хорошо хоть женщина ничего не чувствует - без сознания и обезболена.

Пришла стоматолог - ужаснулась:

- Кто это у вас стационарные коронки с корнем выдирает? Его ж посадят.

- Боюсь, что нет. Он непотопляем. Однажды катетеризировал по Сельдингеру - проводник упустил. Леска в вену сантиметров на тридцать ушла и свернулась в предсердии или в желудочке. Пришлось кардиохирургам оперировать больную. По всем статьям крайне дорогостоящее "удовольствие". Другого бы прогнали взашей, а этому хоть бы что - ни выговора, ни жалобы. Он под особым покровительством начмеда работает.

Переписанная история

Ребенка с приема в респираторное отделение отправили. Кашель, насморк, температура небольшая - банальное ОРЗ. К утру он умер. Внезапно. В реанимацию спустили уже поздно. Причина смерти: ОРЗ. В истории болезни ни анализов, ни консилиума, ни рентгена - два листочка всего. Недообследован больной.

- Вы с ума сошли? - орет начмед. - Кто это от ОРЗ умирает? Вы ж под суд пойдете и меня потянете!

- Теперь сами переписывайте историю! Чтоб через два часа была! - разгневанная начмед выбегает из отделения, но вскоре возвращается, берет историю и молча уходит к себе.

До суда у нас дело редко доходит. Если кто умрет неожиданно от нерадивости персонала или прямой халатности, историю болезни в тот же день переписывают набело от начала до конца: от первичного осмотра до врачебного заключения, объясняющего неотвратимость летального исхода. Пишется все как положено: консилиумы, анализы, осмотр сотрудников кафедры... У нас этим начмед ведает - зам. главврача по лечебной части. Непревзойденный талант по части фальсификации! К тому времени, когда на лечебно-контрольную комиссию история попадает, она уже - образец врачебной доблести, самоотверженности и изящества научной мысли, о который неминуемо разбивается любая жалоба, судебный иск.

В морг мы редко с диагнозом ходим. Негласное правило: диагноз до вскрытия не писать. Вот когда прозекторы вскроют, свою точку зрения выскажут, мы поспорим, острые углы сгладим, дабы явных разночтений не было и клиническому описанию соответствовало, тогда и выведем согласно классификации название той болезни, от которой якобы и лечили.

Окончательный диагноз

Когда "пахнет жареным", у нас собирают консилиум. Это одна из форм коллективной безответственности. Врачей много, подписей тоже, а спросить не с кого. Для лечащего врача консилиум, как страховочный канат для воздушного гимнаста. Работу плохо выполнил, промахнулся, а не повредился: и место за собой сохранил, и имя непорочное.

Февраль. Эпидемия гриппа. Грипп есть, смертности от гриппа нет. Не положено! Собирается консилиум. Больной прогностически плохой. Умирает. Это очевидно. Умирает от гриппа. Но ставить диагноз "грипп" нельзя - затаскают. Решили - "энцефалит". Энцефалит - это наша палочка-выручалочка, за него не ругают, да и доказать что-либо практически невозможно. С патологоанатомами всегда можно договориться.

- Марина Ибрагимовна, возьмите мазок на ИФА (иммуноферментный анализ. - Ред.) из носоглотки, - распоряжается начмед, - и в экспресс-лабораторию. Посмотрим, что за грипп у него там... Анализ пошлите под каким-нибудь чужим именем.

- Зачем под чужим? Пошлем под своим, только результат по получении в историю вклеивать не будем, и все!

Сокрытие диагноза свершилось. Консилиум работу завершил, все расходятся по домам. Я, дежурный реаниматолог, остаюсь с больным. Мне его сегодня лечить. Мне надо изворачиваться и такие назначения делать, чтобы они ему от гриппа помогли и псевдодиагнозу соответствовали, чтобы разночтений с рекомендациями консилиума не выявилось. Такая вот дилемма...

Эпилог

И превращается наша работа в сплошной стресс и нервотрепку. У реаниматологов и без того самая высокая смертность среди врачебных специальностей. Редко кто до сорока лет доживает. Надбавка к зарплате - 15 процентов - лихая компенсация! Мы за нее здоровьем расплачиваемся, преждевременным старением, да еще срывами на домашних. Вроде бы ни с того ни с сего. На деле же все просто: накануне папа хоронил... хоронил того, кто никак не должен был умереть - ни по возрасту, ни по болезни. Умер потому, что не было нужного лекарства, необходимой аппаратуры, должной организации... Потому что давно уже никому ничего не нужно.

Взято с http://www.rg.ru/2008/10/09/bolnica.html